Жильё было построено. Образовалась глубокая огромная яма, где копали глину для самана. За ямой,  наспех без всяких ограждений, находилось отхожее место.

Прямо впритык стены нового жилища, взрослые, что бы попасть туда, перепрыгивали половину ямы. Так как я  от недоедания не росла,  и на вид выглядела  трёхлетним ребёнком, а на самом деле мне было пять лет. Барьер этот  я не могла преодолеть.  Что бы попасть туда я шла по краю ямы, как по лезвию ножа.  И вот в один прекрасный день край ямы обвалился,   и  при попытке попасть в туалет   рухнула   на дно ямы. Почему, то упала на огромный булыжник.   Послышался треск кости в ноге. Я поняла ,  что  это закрытый перелом. Сестра находилась дома. К ней пришла соседка Тамара её подруга. Я в яме стала кричать:   Ой, я сломала ногу, помогите выбраться из ямы. Помочь мне оказала Тамара, она подала мне руку. Я уцепилась,  и она вытянула меня оттуда. В тот момент сестра не спеша вышла на улицу из помещения и стала возмущаться: Что ты с ней возишься?  Что тебе делать нечего?  Она придуривается,  а ты потакаешь ей. Залезла в яму, так пусть сама выбирается оттуда. Я попросила Тамару. Что бы она занесла меня в комнату и положила на кровать. Ходить я не могла. Острая боль пронизывала всю ногу. На неё я не могла встать. Пролежала я так на койке около недели. Сестра ни разу не подошла к кровати. Она оставалась при своём мнении, что я притворяюсь и в помощи не нуждаюсь. Нога моя распухла, покраснела,  сделалась огромной до неузнаваемости. Я не  то, что пошевелится и даже притронутся  рукой не могла к ней.. Это вызывало острую боль,  Две подружки стояли на своём.  Они были уверенны, что я притворяюсь. Сговорившись, что горит шахта, Тамара, однажды подошла ко мне и сказала: Ты знаешь, горит шахта, пойдём,  посмотрим.

-  Как же я могу встать, посмотри, какая у меня нога.  Она, молча, ушла, понимая, что у меня  с ногой не всё благополучно. Мать не  появлялась дома,  работала сутками, там и ночевала. Сестра не подходила к постели. Не смотря на страшные боли и,  трагическое моё положение, я горя никакого не ощущала, душа моя была спокойная. Есть не хотелось, пить тоже ,  Молча,  лежала и смотрела в потолок. Ни о чём никого не просила и не звала.  Так проходили дни за днями. Через некоторое время поднялась температура.  Я иногда впадала в кому. Очнувшись,  смотрела и соображала где я.. Наконец появилась мать. Она заставила меня на больную ногу и на здоровую одеть чулки. Что я и сделала, хотя боль была не выносимой.  Осторожно взяла меня на руки, молча, и понесла меня в больницу. В то время она работала лаборанткой в  той же  больнице. Которая находилась на другом конце города. Хорошо, что я была весом двухлетнего ребёнка.  Поэтому она без особых проблем и труда вскоре была со мной в кабинете врача. Меня посадили на кушетку. Врач сам хотел снять чулок с больной ноги, но от  сильной боли я отстранила его руку от ноги.,  Он сказал: Хорошо, я не буду трогать, сама сними.  Преодолевая боль и страдания,  я с трудом  сделала это. Чулок лежал в стороне,  Нога сияла во всей красе. Больше хирург ко мне не обращался. Никакого рентгена мне не делали. Он попросил мать мою: Держи её за плечи, что бы она ни вырвалась.  Тут же сделал раствор из гипса, покрыл им марлю и стал тянуть со всех сил больную ногу, без всякого наркоза по живому. Я кричала, вопила, что  есть мочи, но ни вырывалась. Лежала смирно, как прибитая гвоздями., понимая, что если пошевелюсь, будет ещё хуже. И.  может быть навсегда,  потеряю ногу. Хирург на ногу наложил гипс. Меня осторожно переложили на каталку и повезли, через больничный двор в стационарное хирургическое отделение.  Я смотрела в небо,  ласковый ветерок обвивал моё мокрое от пота тело .Меня переполняло счастье и блаженство, что всё  обошлось и мучения мои закончились.  Весенние солнечные лучи грели моё измученное тело. Всё вокруг цвело и благоухало. На меня надели белую рубаху и положили на кровать, приказав мне,  не шевелится, не подыматься,  тем более не вставать. Все рекомендации я выполнила в точности до тех пор,  пока не пришли и не сказали:  Ну, можешь по немного подыматься,  чуть, чуть походить, что я и сделала. Нога уже не болела, но сильно зудела. Я между гипсом  и ногой просовывала прутик и удаляла зуд. В палате, где я лежала, находилась ещё одна девочка, таджичка.  Она прыгала через костёр, загорелись длинные штаны и платье. Сильно обгорела нога и ягодицы. Она не подымалась, лечение ей не помогало. С каждым днём становилось хуже. Однажды она прокричала целую ночь. Наутро, пришли две медсестры и сделали ей перевязку.  В ранах оказались черви, которые беспокоили её всю ночь. Я уже выписалась с больницы, а она так и лежала. Видно ожоги в то время трудно поддавались лечению.  Я уже в гипсе  бегала по двору, по коридорам,  жизнь была просто райская. Белая постель, трёх разовое питание, что человеку ещё надо, - думала я, - никаких тебе забот и хлопот, не думай о том, чем перебить голод. Я сияла от счастья. Мать, почему- то меня не навещала, видно была занята работой. А я и не пыталась её найти, думала, что так и надо. Однажды, проходя мимо каких-то кабинетов по коридору,  я столкнулась с мальчиком моих лет. Он был выше и упитанный.  Пристально, не двигаясь, как-то удивлённо смотрел на меня не так на ногу, а на лицо Видно лицо его больше привлекало, чем моя нога. Это был сын врача, педиатра.  Вскоре я набрела, случайно на  лабораторию,  в которой работала моя мать. Я чаще стала заходить к ней. Через несколько дней встречи с мальчиком, мать его моей матери:  поведала такую историю: Собираюсь на работу, проснулся сын Игорёк и стал проситься, что бы я взяла его на работу. Бабушка дома, есть, кому присматривать за тобой. Зачем ты мне нужен на работе?  Он мне сказал: Мама, я хочу тебе признаться, я влюбился в девочку.

- Господи, да, что ты понимаешь в  любви в таком возрасте! Ну, ответь мне, за что ты так её полюбил?

-  У неё белые волосы и очень красивые,  чёрные глаза. Я хочу  увидеть эту девочку. После этого признания я его никогда больше не видела в больнице. Первая любовь быстро забывается. А может быть, мама его помешала ей  разгореться.  Мои дни курорта подходили к концу. Сняли гипс. Хирург приподнял меня своими руками, поставил на стол. Сам сел на стул и велел мне прохаживаться по столу. Я ходила туда, сюда, а он смотрел на мою ногу.  Видно остался доволен. Отлично, - сказал он, - вмешательства никакого не требуется. Опустил меня на пол. К вечеру мать отвела меня домой. В больнице  я пролежала почти всё лето. Сестра  не наведывалась ко мне. Но всё равно было всё прекрасно. Я отделалась, без осложнений, лёгким испугом,  а могло  бы быть хуже. В войну хирурги были опытные. Ещё был опыт, честь и совесть от старых времён. Сейчас таких специалистов нет. А если есть, то единицы. Кто его знает, куда мы идём при таком раскладе жизни.  Поживём, увидим, пути Господние не исповедимы.  Что бы прийти к чему-то новому и прекрасному, надо разрушить старое гнилое и безобразное. Надежда умирает последней.